09.06.2002
Когда моя работа в доме престарелых только начиналась, чуть не каждое утро парень из нашей команды, циви (альтернативная армии служба), больше всех уже проработавший, часами томился от безделья у столовой. Периодически я его видел везущим колясочных бабушек, а поскольку в это время суток, обычно самая работа, то свою злость на сачка-паразита, помимо традиционной русской нецензурщины я дополнял недобрыми размышлениями о том, какая он сволочь. Например, ему, конечно, родственники приплачивают, чтобы ихних не как всех, а персонально- до стола довозили и шеф, безусловно, в курсе (и в доле тоже, наверняка), ведь не возражает-же, а у остальных в это время самая работа, что присесть некогда. Позже было стыдно за свои подозрения: проблема заключалась в небольшом подъёме между крыльями здания, который некоторые жители на колясках не в состоянии самостоятельно преодолеть. На обед-ужин сёстры более свободны и провожают их сами, а по утрам (умывание, ликвидация ночных загрязнений и бог весть ещё сколько рутины) они успевают только подготовить и выкатить в коридор, а остальное входит в наши обязанности (иногда мои, иногда коллег). Поначалу этот вид работы меня убивал: не ясно кого куда вести, кого надо, а кого нельзя (завтрак, достаточно скромный, имеет для многих значение много большее чем еда: это ежедневное необходимое движение, общение); спросить о чём-то я со своим немецким, ещё кое-как, а вот понять, что ответили- почти никогда, плюс дефекты речи у одних собеседников и мышления у других, когда диалог абсолютно лишён внутренней логики. Фрау Шрегель мне удалось однажды три раза подряд привезти на завтрак, ну ладно у неё склероз, а у меня-то (или это заразно?). Через некоторое время я стал по-немногу ориентироваться, из серой массы колясок и затылков одно за другим прорисовались лица, характеры, симпатии и антипатии, а время ожидания очередного жителя позволяет в своё удовольствие размышлять или сопровождать ходящих просто так, для разговоров. К окончанию завтрака обычно подходит священник (? По-немецки Пфаррер)- цветущий здоровенный парень, ведущий по пятницам попеременно то католическую, то евангелические службы, исповедует и причащает, штатная единица со своим кабинетом. Утренняя проповедь ограничивается коротким вольным пересказом библейского эпизода, после которого сообщается прогноз погоды, футбольный счёт и кто с кем сегодня играет. Среди прочих декоративных композиций в коридоре стоит птичья клетка, внутри которой растения: трава, цветы, а снаружи сидит канарейка. Мне казалось, что она выражает отношение птицы, в действительности сидящей в клетке, к окружающему миру, отгороженному от неё решёткой, а потому воспринимаемому ею как бы внутри клетки, что даёт ей самой ощущение неограниченной свободы. По аналогии, любая жительница, прикованная возрастом или болезнью к коляске и четырём стенам комнаты, возможно, куда более свободна, чем суетящаяся вокруг неё сестра, которая после 8 часов смены обязана нырять во внешний мир, чтобы поддержать свою работоспособность, воспитать детей, поесть-поспать-купить-приготовить, а потом, посвежевшая, вернуться к своим обязанностям, воспринимаемым окружающими как её основное жизненное предназначение.
Во время завтрака обычно звучит по радио идиотски-бравурная музыка, один-к-одному советские "С добрым утром", "Опять 25", видимо все правительства, во всех странах имеют сходные представления о "правильном" начале рабочего дня и сходные по этому вопросу музыкальные вкусы. В пионерском лагере после первого класса эта музыка вызывала у меня ассоциации дикой заброшенности и ненужности родителям, которые вон как будут плакать, когда я такой хороший утону, например, сами будут жалеть, что сплавили меня, как плюшевого медведя с оторванной башкой, обнаруженного и спасённого мной однажды из мусорного ведра. У моих детей, мне кажется, совершенно нет ощущения "корней", оторванность от дома они воспринимают как подарок и радуются любой возможности поехать с классом, заниматься в выходные математикой с подругой. Возможно это косвенный результат того, что в Крыму при любой возможности мы старались выбираться в выходные в "Зелень-дословно с немецкого", или того, что понятие дома перекочевало за совершенно запредельную ранее границу. Во всяком случае они гораздо раньше, чем я ощутили восторженное упоение свободой по утрам под ту же идиотскую музыку, когда впереди целый день, обещающий следующую серию увлекательных приключений и даже зарядка по утрам ("Политехник", Лермонтовка) это всего лишь игра, потому что какая бодрость может быть ею дадена человеку, который только полтора часа назад как лёг спать. Зато пару часов сна днём под деревом или на пляже, не сегодня, так завтра всегда можно урвать. Это всё было у меня впереди, для того чтобы пересмотреть точку зрения на утренний подъём вне дома. Впереди у "жителей"-не уверен, что здесь это слово используется в том-же значении, но звучит одинаково-после общего зала с этой идиотской музыкой, маленькие залы на этажах, куда привозят и кормят из ложки, потом еда в постель, всё это ассоциируется с правильным уходом из жизни, поскольку иной трагичен. Мне кажется, что у некоторых сознание гуманно покидает тело, много раньше, чем тело перестаёт выполнять свои физиологические функции. Олег, совсем молодой парень из Казахстана, по-моему, после попытки самоубийства снотворными таблетками несколько минут пробыл без дыхания, потом его тело вернулось к жизни с парализацией позвоночника и...и..., что до сознания, то это достаточно спорно, он слабо реагирует, не разговаривает, иногда громко кричит (рычит?), но абсолютно немотивированно, не узнаёт родителей, приходящих ежедневно за ним ухаживать. Где он сейчас, человек, со своей памятью, сознанием, мыслями? Глубоко внутри и просто недоступен нам, так же как мы недоступны ему или уже далеко, или ничего этого уже нет вообще? Можно-ли считать его попытку суицида неудачной и была ли права медицина, навязавшая ему свою волю.
Мрачные мысли, это всё от зубрёжки билетов к сдаче на права, завтра сделаю попытку, на работе уже договорился прийти позже.